Господин Сновидений

Эссе о Г.Ф. Лавкрафте

Князь Бреда, Господин Мрака, Повелитель Мух... так звали падших ангелов. Властелины безумия посещали художников и пророков, поднося в изъязвленных ладонях ужасающие видения. Бездны боли, адские сукновальни, где тела грешников сминают в склизкую массу, разверстые пасти инфернальных чудовищ, бесконечные кошмарные сны посмертия, из которых нет выхода. Не казалось ли вам, господа, что по ту сторону сна нас караулит вечно голодная преисподняя? Стаи страждущих Ка - телесных, истлевающих оболочек, боги-звери и боги демоны, колодцы, полные пламени и колодцы, полны гноя, богомерзкие жабы, садящиеся на грудь и выдавливающие воздух из легких? Иеронимус Босх с его тощими страдальцами в окружении клюворылых чудовищ, Дюрер и Всадники Апокалипсиса на мертвых конях, свирепые ангелы пророка Иеремии и Звезда Полынь Иоанна Богослова - все эти грезы пришли из ночных кошмаров, липкого пота и скрежета зубовного за секунду до пробуждения. Говард Филлипс Лавкрафт был одним из великих сновидцев, он держал в руках чашу смертного ужаса и заглядывал за ту стену, что отделяет мир мёртвых от мира живых... и не надо надеяться, будто _там_ только пыль и тени.

Он родился в городке Провиденс (символическое название, а?) штата Род-Айленд, в семье Уилла Скотта и Сары Филипс Лавкрафт, в 9 часов утра 20 августа 1890 года. Когда ему было три года, сошёл с ума его отец, когда исполнилось 29 - та же судьба постигла и мать. Сказать, что мальчик был вундеркиндом - значит ничего не сказать. В два года маленький Говард декламировал наизусть стихи, в три - начал читать, в пять - любимой книгой стала «1001 ночь», мальчик грезил приключениями Синдбада и даже взял себе псевдоним «Абдул Альхазред». В шесть лет арабские мифы на время затмили «Илиада» и «Одиссея», тогда же Говард пишет свой первый рассказ. В восемь лет он начинает выпускать на домашнем гектографе «Научную газету», в одиннадцать - «Род-Айлендский журнал астрономии». Номера он распространяет между родственниками и друзьями. Начинания мальчика поддерживает дед, Уилл Ван Буррен Филипс, богатый промышленник, масон и чудак, владелец самой обширной библиотеке в Провиденсе. Он заменил Говарду отца, он рассказывал ему на ночь страшные байки, и выслушивал первые фантастические истории, которые словно чернокрылые бабочки роились в голове впечатлительного ребенка.

Слабое здоровье, некоторая нелюдимость и богатейший внутренний мир мальчика воздвигли стену между ним и его сверстниками. Долгие лихорадки, недели болезни наедине с собой приучили погружаться в грезы и возводить на обломках литературных сюжетов мириады иных миров, пронзительных и ледяных измерений, откуда веяло холодком неизбежной кончины. Единственный свет пролагали знания - точку зрения одаренного мальчика принимали во внимание и уважали вполне солидные люди, в пятнадцать он пишет первый рассказ «Зверь в подземелье», который впоследствии войдет в сборники его произведений,  шестнадцать Говард уже ведет колонку по астрономии в местной газете «Воскресный Провиденс». Казалось бы с такими способностями прямая дорога в университет штата, но череда несчастий обрушивается на юношу. Уилл Ван Буррен неожиданно умирает в 1904 году, состояние достаточно быстро утрачивается из-за неопытного руководства делами, из роскошного особняка семья переезжает в маленькую квартирку и оказывается в унизительной бедности. Мать Говарда, Сара Филипс, все глубже погружается в депрессию и тоску, она клянет сына, называет уродливым выродком, и в то же время удерживает рядом с собой цепями материнской ненависти-любви. Наконец, за год до окончания средней школы его настигает нервный срыв. «Постоянные головные боли, бессонница, а также общее нервное расстройство подорвали мою возможность концентрировать внимание на каком-либо предмете, что, в свою очередь, закрыло мне дорогу в колледж» писал Лавкрафт спустя много лет.  Еще в детстве он был склонен к припадкам и приступам меланхолии, тяжелая жизнь оказалась непосильной для его тонкой натуры. Экзамены в университет Браун не удалось сдать по той же причине. До конца дней писатель стыдился, что не получил высшего образования.

Тем временем начинает выстраиваться его карьера - Лавкрафт до конца дней зарабатывал только литературой, хотя богатства и не нажил. С 1908 года, после краха надежд на учёбу, по 1913 год Говард практически не выходит из дома. Он пишет научно-популярные и полемические статьи, стихи (их охотно публикует местная пресса), составляет «Краткий курс неорганической химии», но рукопись оказывается безвозвратно утрачена при пересылке. Он продолжает занятия астрономией и от нечего делать перечитывает всю городскую прессу. Бездарные любовные истории некоего Фреда Джексона, опубликованные в журнале «Корабль» почему-то возмутили и даже разъярили Говарда. Он написал обличительное, ироническое и ядовитое письмо в журнал, что характерно - написано оно было в стихах. Редактор, почуяв выгодное дельце, напечатал памфлет, поклонники Джексона тут же вступились за любимого автора. Завязалась жаркая баталия, тиражи журнала немедленно возросли. На молодого автора обратил внимание Эдвард Ф.Даас, президент объединенной ассоциации писателей-любителей (Ю-Эй-Пи-Эй). Он предложил Лавкрафту вступить в нестройные ряды самодеятельных литераторов, и это оказалось спасением, разрушило скорлупу мучительного одиночества.

«В 1914, когда добрая рука любительства была протянута мне, я был так близок к состоянию растительной жизни, как только может быть близко к этому состоянию любое животное... С приходом в мою жизнь «Юнайтед» я возродился к жизни; получил обновленное чувство существования вместо ощущения себя излишним бременем, и нашел сферу, в которой я мог чувствовать, что мои усилия не абсолютно бессмысленны. В первый раз я осознал, что мои неуклюжие шаги наощупь в искусстве были чем-то немного большим, чем слабыми криками, потерянными в мире, который меня не слушает» - так сказал об этом сам Лавкрафт. В самом деле, роль «Ассоциации» в дальнейшей жизни писателя оказалась весьма значительна. Он отыскал круг единомышленников, людей, которым было интересно и важно творчество начинающего литератора. Его хвалили, обсуждали и активно публиковали в самодеятельных журналах. Памятуя о детских опытах, Лавкрафт с 1915 года сам начинает выпускать фэнзин «The Conservative». И спустя два года Говард пишет первые два «рассказа ужасов», в том стиле, который впоследствии станет визитной карточкой писателя. «Склеп» и «Дагон» - оба текста уводят читателей в мрачные, сумрачные миры, населенные жуткими тварями. Ощущением безысходного, иррационального отчаяния и страха они чем-то перекликаются с произведениями Эдгара По - основателя жанра «рассказов ужасов» и одного из любимых писателей Лавкрафта.

В 1917 году Америка вступает в Первую Мировую войну. Лавкрафт пробует записаться на фронт добровольцем, но патриотичного литератора останавливает медкомиссия - врачи почему-то решают, что такие солдаты родине не нужны. В 1919 году у матери Лавкрафта случается первый приступ душевной болезни, Сару Филипс помещают в ту же клинику, где двадцать лет назад скончался ее муж. До последних дней она пишет сыну, то заверяя его в любви, то проклиная. И в 1921 году умирает от неудачной операции на желчном пузыре.  Говард тяжело переживает потерю матери - много лет она была единственным близким человеком. Но ничто больше теперь не препятствует личной жизни, он ощущает себя свободным от противоестественных, чуть ли не кровосмесительных уз, связывавших его с матерью.

В начале июля 1921 года Лавкрафт едет на конференцию журналистов-любителей в Бостон, где встречает Соню Грин, еврейку из России, писательницу-любителя и владелицу шляпного магазинчика в Бруклине. Она была старше Говарда на семь лет, но взаимной страсти это не помешало. Лавкрафт навещал Соню, они писали друг другу в журналы, обменивались мнениями и сюжетами будущих произведений и в итоге в 1924 году поженились. Своих тетушек, сестер матери, Говард на свадьбу не пригласил, справедливо полагая, что брак родовитого и когда-то хорошо обеспеченного WASP (родословную Филипсы считали чуть не с «Мэйфлауэра») и еврейской торговки придется им не по душе. Молодые переезжают в Бруклин, их будущее кажется безоблачным - статьи Лавкрафта охотно публикуют, рассказы берут в журнал «Странные сказки» (Weird Tales), магазинчик Сони тоже приносит ощутимый доход. Но не иначе какой-то демон из тех, что витали в воображении писателя, решил, что белая полоса длится слишком долго. Шляпная лавочка Сони разорилась, Лавкрафта уволили из журнала, Он тщетно пытался найти работу - в приличные издания Нью-Йорка журналиста с небольшим опытом публикаций в провинциальной прессе не брали, а ничего другого Говард не умел. От череды несчастий душевное здоровье Сони повредилось, она попала в психиатрическую клинику, но по счастью пробыла там недолго.

В январе 1925 года Соня уехала в Кливленд искать работу, Лавкрафт же поселился в однокомнатной квартирке в нищем районе Нью-Йорка, Ред-Хуке. У него много друзей, приятелей и читателей среди литературной богемы, но ощущение одиночества становится всё сильней - шумный, грязный Нью-Йорк будит в Говарде ностальгию по тихому, мирному Провиденсу, где он был уважаемым, значимым гражданином. Рассказы Лавкрафта становятся всё более мрачными и мизантропическими. Единственным значимым событием этого периода стала встреча с одним из основателей жанра «фэнтези» лордом Дансени. Его «Боги Пеганы» задали «поле игры» для целого поколения авторов «Рассказов ужаса». Тем паче, что богатый, стильно одетый красавец аристократ с прекрасной выправкой был тем человеком, на которого Лавкрафту хотелось бы походить. Наконец, устав толкаться среди «иностранцев» (Говарду были свойственны не только агорафобия, но и ксенофобия), писатель возвращается назад, в родной Провиденс и селится в доме у своих теть, миссис Кларк и миссис Гэмбелл. Выбор квартиры стоил ему жены - когда Соня захотела приехать в Провиденс к мужу, тетушки категорически воспротивились визиту «этой торговки», а Лавкрафт не стал вмешиваться, хотя и твердил, что любит свою супругу. В итоге союз их дал трещину и в 1929 году супруги подали на развод.

Десятилетие 1926-1936 годов стало самым плодотворным и светлым в жизни писателя. По возвращении в Провиденс, Лавкрафт начинает активную переписку со множеством более или менее значимых литераторов. Он сотрудничает с Говардом, отцом «Конана-Варвара» и первым создателем достоверных фэнтезийных миров. Он наставляет Фрица Лейбера и Роберта Блоха, будущих известных авторов фэнтези. Он много путешествует - Квебек, Новая Англия, Филадельфия, старый добрый Чарльстон. Он востребован и окружён друзьями, его уважают, к нему прислушиваются, его активно печатают - правда, рассказы его берут в основном фэнзины и местные журналы - до конца дней Лавкрафту не удалось выпустить ни одной книги. Успех не замедлил отразиться на литературной работе - на свет появляются «Зов  Ктулху», «В горах безумия», «Тень времен» - эти вещи считаются вершиной творчества писателя.

Настало время задаться вопросом - в чем же состоит изюминка творчества «Властелина Безумия», о чем его рассказы и чем они притягивают читателей сто лет спустя? Лавкрафт с детства танцевал на грани безумия, словно фокусник на канате, он делил мир на две половины - реальность Правой руки, наш обыденный мир, и реальность Левой руки - ту Бездну, где прячется  смерть, где царят потусторонние духи, и странные боги давно ушедших народов подносят к губам золотые чаши с человеческой кровью. Писатель не дает объяснений, не требует логики, он словно Ктулху спит и грезит и выплескивает на бумагу свои видения. Он раскрывает словарь «хоррора» и достает клише: «ужасный», «древний», «безумный», «безжалостный», «боль», «страдание», «смерть», «Старые Боги». Сила этих слов известна даже нынешним экстрасенсам и колдунам - публикуя объявление об оккультных услугах, они непременно воспользуются хоть чем-нибудь из джентльменского набора фантаста. Но для Лавкрафта это лишь камешки мостовой, основа, которую он раскрашивает всеми цветами мрачной фантазии. Всю молодость писатель ощущал себя одиноким, ущербным и нелюбимым, его огромный интеллект томился в тюремной камере материнского дома, юношу Говарда почти никто не понимал, а первые неудачи едва не сломили его. Всю зрелость Лавкрафт писал, отталкиваясь от воспоминаний о кошмарах, посещавших его во время одиноких скитаний по пустынным дорогам вокруг Провиденса (он любил кататься на велосипеде по безлюдным местам и мечтать). Он любил заносить на бумагу и перерабатывать в тексты свои сновидения: Мой собственный опыт не позволяет мне усомниться в том, что человек во время сна утратив свои земные ощущения, на самом деле переносится в иную бестелесную жизнь, природа которой существенно отличается от той жизни, которая нам известна, и только смутные и весьма неясные воспоминания остаются в памяти после пробуждения. И ужас Лавкрафта притягателен именно потому, что знаком каждому, он родом из Бук и Волков-Серых-Бочков нашего детства, мы помним, каково это - лететь, сорвавшись, в бесконечный темный колодец, и тщетно пытаться вырваться из сновидения.

Знаменитый «Некрономикон» Лавкрафта - тоже дань детству. Безумный поэт Альхарезд, как вы помните - мальчишеский псевдоним Говарда. Ужасающие божества - наследие арабской культуры , 1001 ночи, горячечных грез восточной поэзии и жутковатого пантеона древних египтян. Автор пользуется именами, освященными пылью древности, чтобы придать своим фантазиям плоть, сделать их весомыми. «Как вы Ктулху назовете, так оно и поплывет...» Кстати, этот вопрос поднимался в исследованиях творчества Александра Грина. Если бы Гарвеев, Ассолей, Дюков и Дэзи, заменить на Григориев, Настенек и Васяток, текст бы выцвел, потерял свою «невзаправдашность» - а поверить в чудо на соседней улице куда труднее, чем в целый мир, состоящий из чудес. А еще Лавкрафт и Грин были похожи - оба тощие, высокие, сухопарые и некрасивые, с лицами, смятыми и скомканными жизнью. И только глаза выдавали их. «Его взгляд был на редкость теплым и дружелюбным и никогда не терял заинтересованности ко всему происходящему вокруг» - писали о Лавкрафте. «То был горестно-проницательный взгляд художника, наделенного гениальной интуицией, и человека, уже много повидавшего» - вспоминали о Грине. И напоследок - забавная параллель - один из Обрядов «Некрономикона» называется «Yak+Set+Thoth» - не напоминает ли вам это созвучие, уважаемые читатели, название знаменитой финской польки, которая год как звучит изо всех радиоточек. Ктулху бесспорно фхтагн, а Лавкрафт жжот, как выразились бы господа жж-юзеры.

В последние годы жизни удача снова отвернулась от писателя. Его зрелые рассказы оказались слишком сложны для массовой публики, пришлось вернуться к черновой журналистской работе. В 1932 году умирает любимая тетя Лавкрафта, миссис Кларк, вместе со второй тетей он переезжает в убогое, бедное жилище и это угнетает писателя. В 1936 году кончает с собой Роберт Говард, один из самых близких друзей. Его смерть ввергла Лавкрафта в депрессию, к тому же выяснилось, что он неизлечимо болен. Рак кишечника - неприятная штука. И в наши дни вопрос о прогнозе оказался бы сложен, а в то время шансов не оставалось. Зиму 1936-37 года Лавкрафт мучается от нарастающих болей и физического истощения, у него не хватает денег ни на лекарства, ни на диетическое питание, которое ему необходимо. 10 марта 1937 года он попадает в больницу имени Джейн Браун, где и умирает спустя пять дней. Хотелось было написать «отдает богу душу» но это сомнительная истина - скорее всего беспокойный дух Лавкрафта дремлет где-нибудь в Марракотовой бездне, рядом с безымянным и нелюдимым морским чудовищем...

Ученики писателя Август Дерлет и Дональд Уондрей решили почтить память наставника и выпустили первую книгу его рассказов в твердой обложке. Сборник назывался «Аутсайдер и другие рассказы» и неожиданно встретил теплый приём у читающей публики. Прошло каких-нибудь двадцать лет, и фантастика вошла в моду, ее стали почитать и ценить наравне с «серьезной» классической литературой. Произведения автора находили всё больше поклонников и последователей. Основатели жанра «романа галлюцинации» и «готического романа», адепты «потока сознания» и рядовые любители ужастиков смаковали и до сих пор смакуют чистилище и преисподнюю миров Лавкрафта.

«Любовь и голод правят миром»... Хочется добавить «и страх». Пока люди будут нуждаться в бодрящем адреналинчике детских страшилок и зубодробительных ужасах черной мистики, пока будут верить в «черную руку», «колдуна из Магриба» и «египетского жреца», у Лавкрафта всегда найдутся свои читатели.