* * *

«Я непристоен? Нет, я непреложен».

А. Жестов

Непросто прорасти слова насквозь,
С границами души соприкасаясь,
Когда ладони вместе, судьбы врозь.
Когда следы читаешь, опасаясь
Остаться не при ложе - при ноже,
Давить на жэ, мажоров развлекая.
Шагнуть под дождь с душою неглиже,
Связать себя с каретой вместо Кая.
Ты неприкаян. Герда так горда,
Что третий год идет искать налево.
Залог непогрешимого труда
Оставит Ледяная Королева.
У Города долгов - как голубей,
Остынь, кому ты нужен нераспятый.
На паперти вокзала Всех Скорбей
Болтаешься оторванной заплатой.
Не заплатив, не скатишься с ума.
Дорожная сума небес дороже.
Забудь любовь! Тогда она сама
Придет согреть твое пустое ложе.
Ты непреложен - значит не при лжи...

М 10

Мы стоим на перекрестке, разведенные мостами,
За спиной леса остались, под ногами первый лед.
Лисы мечутся по небу, машут красными хвостами,
Осень, щедрая хозяйка, листья даром раздает.

Где-то ветер собирает можжевеловые ветки.
Заплутав в сосновой хвое, замерзает муравей.
Разменяли мы удачу на кленовые монетки,
Получили - честь по чести - четверть ночи на траве.

Еле светится в ложбинке затихающее пламя.
Сонной сказкой шум дорожный, звездной трассой - Млечный путь.
- Дождь придет под утро, слышишь? А сегодня осень с нами!
Отпусти тревогу к богу, разреши себе уснуть.

Бойся зимнего безлюдья, пустоты дурного глаза,
Беспросветного запоя, недоверчивой руки.
Колыбельные не слушай и оборванные фразы
Добивай на полуслове, только душу береги...

Облака бегут по кругу, все тропинки - врозь да мимо.
Утро красит нежными светом кляксы луж. Со стороны
Мы стоим на перекрестке, Петербурга пилигримы.
Кровь... Откуда? Вдоль дороги багряница бузины.

* * *

А. Жестову

Вот один и одна - не един ли хрен,
Если в сумме два сапога,
Если грех - то плен, если влет - то лень,
Вышел в поле - и там пурга.

В городах дают по звезде на лоб,
Хорошо не фонарь под глаз.
Краше - только в гроб. Каждый пятый - жлоб,
Каждый сотый горит на раз.

Был один, как гвоздь, да у двери гость.
Скинул крест - хоть штаны надень!
Из постели в пост, по пути погост,
А в руках - по синице в день.

Посмотри вокруг - где твой дом, дружок -
Впору год посчитать за шаг.
Кто упал в прыжок, кто звезду зажег,
Кто без боя сложил очаг.

Вот принцесса спит, только в сказке ложь -
По душе подошла тюрьма.
Поцелуй - не грош, не любил - не трожь,
А полюбишь - придет сама.

Одному не в лад и вдвоем невмочь.
Будет все, но не как хотел -
Вместо утра - ночь, вместо сына - дочь,
Дальше - вилами по воде...

Каннельярви

«Кто там скачет в холмах...»

И. Бродский

Холмы -
Уроды плоского.
Как сказано у Бродского...
Немы.
Изгибы плотского,
Извилины юродского
Сознания,
Создания
Зимы...

Не мы
устроили пир во время чумы,
Не мы
построили мир в границах тюрьмы,
Не мы
взрастили кумира у Колымы,
Ворвались в эфир на окраине тьмы -
не мы!

Рабы немы.
Мы - не рабы!
Мы заколочены в гробы
До зова ангельской трубы.
Подайте нам на топоры,
Будьте добры!
- Как грубы
Руки дарующего,
Как глупы...
Дарить добро -
Играть в Пьеро,
Творить - старо.
Горит порой мое перо,
Но от греха в ведро с водой
Святой, пустой...
А, впрочем, вздор -
Подайте лучше на топор!
Кто сможет выстрелить в упор,
Закончив бесполезный спор,
Срубить опоры и жлобы
Попрут на кладбище гробы...
Вы зря стараетесь, не надо -
Нас похоронят за оградой
И будут рады.
Вселенской Радой
Велят производить парады,
Раздать награды
Всем, подававшим на топор.
Так, что - будьте добры,
Не тушите костры,
Не храните дары,
До последней суры
Перечтите Коран,
Переждите буран
И подайте на топоры!
Ведь трупы в гробах - это не мы.
Рабы немы.
Мы - не рабы!
Мы ушли в холмы...

Печальная песня

Осень небо вымыла добела,
Плакали к заутрене колокола,
Выли псы без просыпу и от нас
Ехал биться с ворогом светлый князь...
Конь гарцует по снегу вороной,
Следом скачут латники за войной
От семей по совести до судьбы
Нарубившись досыта лечь в гробы.
Так ведется от веку - каждый год
Собирают отроков - и вперед!
Шепчет совесть горькая, кривя пасть...
«...В поле окровавленном с честью пасть
Подобает воину на Руси.
Помолись святителям - и рази!
И, врагов бесчисленных одолев,
На погосте ласковом спи в земле.
А потом, как водится на Руси,
Меч из рук натруженных примет сын,
За дедов, за прадедов, за страну,
В свой черед отправится на войну...»
...А княгиня плакала у дверей,
Целовала волосы дочерей,
Повторяла князю вслед, как во сне...
«Слава тебе, Господи, - сына нет!»

* * *

Пыль по дороге, над полем луна.
Пуля не дура, да смерть не одна.
Чем без вина утопиться в колодце,
Вытку рубаху из белого льна.

Выйду по воду с тяжелым ведром.
Дым коромыслом да горе костром.
Вот у околицы косят ромашки,
Вот по реке проплывает паром.

Вот позабыли топор у плетня,
Плеткой на волю прогнали коня,
Платье невесте неладно скроили,
Вести с весны не дошли до меня.

Жду хоть полслова, жука в янтаре,
Тени шагов, перескрипа дверей,
Как на заре караулит собака
Черную кошку в пустой конуре.

Старые зерна лежат в борозде.
Торной тропою не ходят к звезде.
В дом принесу недопитое счастье -
Лунным овалом на темной воде...

* * *

Альде

Говорила мне мать - не ходи за водой,
Мол, обманет река и утянет на дно,
Станешь черной землей, станешь горькой рудой
И узнаешь все то, что узнать не дано.

Но манила меня глубина синих струй,
Тишина камышей, беспокойная даль...
Ведра ждут на песке будто псы на пиру,
Над моей головой - ключевая вода.

Что вчера потерять, что сегодня беречь,
Что нашарить рукой в пустоте ледяной?
Говорили, молчанье дороже чем речь,
Все родные не стоят свободы одной.

Птичье сердце таится под шкурой угря.
Лодка движется к цели волнам вопреки.
Стану желтым горючим зерном янтаря -
Может, кто-то меня подберет у реки.

Скоморошина

Прыгали птахи
У моей плахи,
Крохи клевали
С белой рубахи.
Ведали птахи
Все мои страхи.
Просил утешить -
Послали на хер.

Эх, гуляй, моя слободка,
Все четыре колеса.
На халяву злая водка -
Заливай себе глаза.
Ты мели, мели Емеля,
Рассыпную соль земли.
Понятые онемели,
Да менты не замели.

Ай, люди добрые, лед на реке горит!

Не печалься, друг хороший,
Что в кармане два гроша -
Станешь шавкой скоморошьей -
Не получишь ни шиша.
Выйдешь голый из барака,
Сахарок и тот не в сласть.
Разродился Царь Собака,
Дочка Сука родилась!

Ай, люди добрые, конь молоко не пьет!

Закричал петух на зорьке,
Распушая красный хвост.
Ум короткий, волос горький,
Перья-искорки до звезд.
Виноватый, да невинный,
Сучий потрох, черный грач.
Над паленой домовиной
Тише, козочка, не плачь!

Ай, люди добрые, колокол околел!

Люба-Любушка-Любава
Теребила бубенцы.
Для нее одна забава
Все терновые венцы.
Пустотелый, безголовый,
Сам не знаю, как пою.
Помяни недобрым словом
Скоморошину мою!

Ай, люди добрые, радостно на Руси!

Прыгали птахи,
У моей плахи
Крохи клевали
С белой рубахи
Плакали птахи
Святой порошей
Помер во прахе
Вой скомороший.

Конь мой умер

Эх, да со скрипом сапоги,
Шелкова рубашечка!
Разбегайтесь, босяки,
Разлетайтесь, пташечки!
Мне сегодня свет не бел,
Ни души не чаю.
Друга доброго отпел,
А теперь скучаю.

Заходил я в божий храм,
Думал, бога нету ли?
Платят в храме по грехам
Честными монетами.
Заплатить хотел и я
За покой надежный,
Да сказали «Ни хуя,
За коня не можно!

Порасселись по крестам,
Сладким миром мазаны
Только люди, а скотам
Небеса заказаны...»
Я попа кнутом гонял
Будто конокрада -
Мой буланый для меня
Был роднее брата...

Что, красавица, глядишь,
Оченьки отчаянны?
Я не злой, а только лишь
Очень опечаленный.
Ты мне - верное вино,
Ковшик забывальный.
Сладкой ноченькой хмельной
Снится сон хрустальный.

...Поле росное лежит
Под присмотром месяца
На полоске у межи
Конь играет-бесится
То покатится в траву,
То на ноги вскочит,
Я его к себе зову,
А конь идти не хочет...

Королева Воров

Лениво щурясь, луна глядит на город старинный,
Закрыты двери домов на все на свете замки,
Она выходит, смеясь, и отражают витрины
В бессильной ряби стекла ее шальные зрачки.
Держись за деньги, дурак, спасай свои капиталы!
Начальник стражи, дрожи у самых жарких костров!
Взметнулись в небо ножи живого злого металла -
Приветствуют
бродяги
Королеву Воров!

Ласкает шелк мостовых ее босые подошвы,
Украсил кружевом дождь тугие пряди волос.
Прохожий скройся от глаз, подумай всуе про то, что
Твоя никчемная жизнь - набитый глиной колосс -
Сегодня может упасть и разлетится в осколки
Под синий смех фонарей, на гладь булыжных ковров
И похоронный рондель споют дворовые волки,
Безмолвно
повинуясь
Королеве Воров.

Ее молитва - закон любым бродягам и шлюхам,
Ее ресницы - приказ для своевольных цыган.
Услышав шепот её, бармен становится слухом,
Услышав имя её шериф хватает наган.
Натянут тонкий канат между любовью и страхом -
Ошибка шага - и смерть - обычай черни суров.
Она танцует одна по плащаницам и плахам,
Святая
Сен-Лазара,
Королева Воров!

- Послушай, что ты творишь, останься в клетке подъезда,
Невозмутимо дрожи под влажный шепот дождя!
Она жена площадей, панелей липких невеста!
Ты позабудешь себя, дорогу ей перейдя!
У Королевы Воров червонно-жадные губы,
Глаза - озера зари... Вступая в вечный конвой,
Ты слепо делаешь шаг - рисковый, верный и глупый -
В непаханое
небо
над её головой!!!

Белокурой от Белорукой

посмертное письмо

Как оно было? Пыльно и больно.
Ладан неладный. Любовь - табу.
Райской рассадой цветет привольно
Белый терновник в твоем гробу.
Стерва, сестренка, шальная сука!
Меч в нашей спальне покрылся ржой.
Ты пролетела стрелой из лука
В сердце. А я прожила чужой.
Тенью от тени, глотком из чаши.
Прокляты бедра мои и стан.
Прокляты ночи - мои и ваши.
Только тебя и любил Тристан
Шелком по коже - как я любила,
Взглядом по взгляду - как я могла.
Будто бутылку судьба разбила.
Ваши осколки, моя метла.
Боже, за что мы случились схожи?
Разное семя - одна трава.
Даром мы обе делили ложе,
Ты - королева и я - вдова, -
Равно бездетны. Ни сна ни сына.
Сок винограда ушел в песок.
Знаешь, как больно в ладони стынет
Сморщенный, тусклый, пустой сосок?
Завтра, на небе, грехи отринув,
Богу перчаткой швырну вину -
Коего черта, мешая глину,
Вместо двоих не слепил одну?
Здесь, в средисмертье - прости навеки.
Ты не другая и я не та.
Имя от имени, лист от ветки.
Изольда - зеркало изо льда.

* * *

А. Жестову

Жена у капитана
Хозяйка хоть куда -
И слово из кармана
Добудет без стыда.
И выгонит на вахту
Лентяев из кают
И выгодные фрахты
Купцы ей отдают.

Жена у капитана
Прочней, чем паруса -
Навстречу урагану
Шагнет глаза в глаза,
Удержит ставку даже
Играя баш на баш,
И вместе с экипажем
Пойдет на абордаж.

Жена у капитана -
В колоде верный туз.
Везет в чужие страны
Фрегат хороший груз -
И пряности и ткани
И рыбу и фасоль.
Когда-то, в Зурбагане,
Жена была - Ассоль.

Баллада о дали

...Ночь сдала документы на первом посту.
Часовой записал, примеряясь к листу,
«Клички - Нюкта, Геката, Астарта, Ассоль;
Возраст - черт его знает...». Он срезал мозоль
От дубинки на пальце корявой руки
И отправился спать, наплевав на гудки
С трассы - мимо ползли грузовые гробы
И водитель, стряхнув папиросу с губы,
Матерился - какая вокруг красота.
В кольцевой деревушке с макушки креста
Надрывалась ворона с разбитым гнездом.
Лаял пес, охраняя непроданный дом.
На продажу старуха пекла пирожки,
Её сын спал в подвале, зарывшись в мешки,
С-под картошки, забытые прошлой зимой.
Её внук из Чечни возвращался домой,
Но застрял в Ленинграде у бляди, дурак.
Брысь-котенок забрался в рабочий барак,
И мурчал безмятежно, угревшись в ногах
У девчонки-ткачихи под сонное «вах»
Кобеля-инвалида подпольной войны.
Медсестра улыбнулась обрезку луны,
Разобрав инструменты под первый аборт
За сегодня. Подлодка покинула порт,
Обещая вернуться в грядущем аду.
Запоздалый троллейбус ушел в Катманду.
Ночь взглянула на свет, ночь открыла глаза -
Время мерно качалось вперед и назад.
Ночь укрылась истрепанным серым платком,
И... исчезла, как лед под чужим каблуком.
Злое утро, зевая, глотнуло пивка,
Осмотрелось и тоже рвануло в бега.
Время вышло в кусты, день встряхнулся, как пес
И навстречу чему-то понесся, понес
Сумасшедших, цивилов, святых и воров,
Безнадежных свиней и кошерных коров,
Крыши крашеных башен, вокзальное дно
Всех на свете живых и тебя заодно.
И газетным клочком на неверном ветру,
Ты кружишься, шурша, между «жив» и «умру»,
С неумытых небес на асфальт голубой,
И обратно туда, из отбоя в прибой.
Почтальоном печали, чудным голубком
Ты паришь над страной непечатных икон.
Так вперед, моя радость, врезайся в рассвет,
Засыпая в Крыму - просыпайся в Москве!
Не считая швыряй, ошибайся, спеши
Не страшась - притаилась у края души
Ночь.

* * *

Венди и Артину

Милая, следуй вокзальным законам,
Не выходи на пути.
Ведомы только ворам и влюбленным
Шлюзы небесных плотин.
Слышишь, колеса стучат беспечально,
Видишь в проеме окна -
Старая сказка и страшная тайна
Пьют наше лето до дна.
В форме фонарной суть лунной сонаты,
В хлебе зарыто зерно.
Спят на посту сетевые солдаты,
Море укрыло руно.
Мы аргонавты, родная Медея,
Мы покорители строк.
Если ты ночью подумаешь, где я -
Утром нажмешь на курок.
Пропасть понятий «правдиво» и «честно»,
Планки постельных побед.
Каин и Кай поселились совместно
В городе с Гердой в гербе,
Марта и Май заблудились в июле,
Съел Ланселота дракон,
Питер и Венди попали под пули -
Это вокзальный закон.
Только не верь ему, милая, слышишь,
Смейся в пустые глаза!
Тронулся поезд в далеком Париже -
Минск-Аваллон и назад.
Мы успевам к подножке вагона,
Мы никого не убьем.
Верь мне по праву иного закона -
Счастья проснуться вдвоем.

Шоссе Экклезиастов

Город скалит светофоры и считает этажи,
Пропитались потом поры беспорядочной души.
Три рубля кладу на ребус с офигительных высот -
Не везет меня троллейбус, потому и не везет.
Зря фингалами Фортуны засветили фонари -
Я сегодня самый лунный нелюдимый фаворит
Фата-Мурки, бес балластов, вертухай-веретено,
На Шоссе Экклезиастов пью шаманское вино.
Как играют под руками камни Кабаллы-горы!
Дорожили дураками доктора да топоры -
Просадили, отсидели, продались за пятачок...
Погляди - танцует в теле ханукальный мой волчок,
Жжет по жилам, режет кожу, выжимает антраша,
Оживает желтой дрожью блажь - жидовская душа.
Балалейка, таратайка, колыбелька и коза...
Эх, лети, моя нагайка, прямо милому в глаза!
Снежной бабушкой растаю, сучьей спичкой догорю.
Раз тебе родиться к раю - мне прорваться к сентябрю.
Позади несчастный случай, впереди ночной горшок.
Красным днем в кленовой куче поищи меня, дружок!

* * *

Татарское войско заемных снегов
Отступит к рассвету в Сибирь.
Под грохот оваций, под свист батогов,
Под карканье птицы снегирь,
Весна подведет орудийный расчет
И выстрелит в наше окно.
И ты улыбнешься и скажешь «Еще»,
А я промолчу все равно.

День кончился ночью. Фартовый февраль
Продулся в очко на Сенной.
Бес продал Россию маркизу де Сталь,
Смеясь над нелепой страной.
Мой ангел-хранитель твоих сигарет
Ушел в гастроном за травой,
Крылом прикрывая подбитый портрет
И нимб над седой головой.

Кто строит земной мандариновый рай,
Кто тянет впотьмах канитель?
Последний автобус уплыл в Мандалай,
Последний журавль улетел...
А я остаюсь королевой ресниц,
Твоей колыбелью, малыш.
И капает, капает, капает вниз
Сусальное золото с крыш.

Крестоносцы у стен Венеции

Контур храма явился в полдень,
Белый купол в седой дали.
Боже правый, то Гроб Господень!
Неужели? Ура! Дошли!!!
Не стыдясь живота пустого,
Рваной юбки, худых лаптей,
Полз последний поход крестовый -
Десять тысяч святых детей.
Где бретон-, где британский говор,
Где немецкий чудной басок,
Итальянский потешный гонор,
И латинский сухой песок.
Орифламма в руках девчонки -
Златостенный Ерусалим.
Отче наш, для чего нам четки?
Мы молитвы шагами длим.
Выбирая глухие тропы
Корку хлеба зажав в горсти,
По полям, по пыли Европы
Мы идем, чтоб тебя спасти.
Море ляжет под ноги пухом,
Гибкой веткой поникнет сталь.
Царство божье для сильных духом,
Кроме тех, кто в пути отстал
Или спит на чужой землице.
Остальным и вино и хлеб.
Римский папа начнет молиться,
Белый агнец придет во хлев.
Валом рыба повалит в сети,
Станет девой любая блядь.
И никто ни за что на свете
Не посмеет тебя распять!
...Спелой гроздью повисло знамя,
Солнце шпарит поверх голов
И архангел парит над нами,
Будто Гамельнский крысолов.

Попутная для Волкодава

Паттеран потрогай. Дороги дугами
До горелой пади на полпути.
Дураки гуляют, да не с подругами -
Тронутые души хотят спасти.
Жеребцы чужие стучат копытами,
Огненные гривы поди поймай!
Пешками рожались, тузами битыми -
Вымолили мамы далекий май.

Майка «Манхеттен»
И кока-кольчики.
Звон безответен
За разговорчики.
Прочь от печали
Чик - и отчалил
Тетрадный Титаник по тонкому льду ноября.

Говорит гитара, а я не слушаю.
Вянут переборы по-над столом...
Выкушаю стопку, селедку скучную,
К золотому храму попрусь козлом.
Выгонят в пустыню - а мне не холодно!
Дом пожгут задаром - а мне не жаль!
В зауральском пабе с бутылкой «Хольстена»
Посмотри, как пыжится мой пожар.

Шпилями шили
Небесный занавес.
Вотще вершили
Бесслезный благовест.
Осень подула
В черные дула.
Полковник Пьеро наконец-то дождался письма.

Голосили гуси, летя над городом,
Колотились клювами о рассвет.
Ты проснешься слухом, орехом колотым
И тебя отпразднует твой сосед,
Выметет из дома метелкой рисовой
На следы полозьев ее саней -
И катись на полюс, снега расписывай.
Может, по пути завернешь ко мне.

Следует джоджо
За паттеранами,
Яблочной кожей,
Словами, странами.
На дне кисетца -
Собачье сердце.
Бумага в камине горит, обещая покой...

* * *

Птицу

Тамбовский волчонок по имени пес Артемон,
Бесстрашный воитель в трико и с худыми ногами,
Ты входишь в мой дом из клинически книжных времен,
Впотьмах перепутав Верону, Магдалу и Гаммельн.

Мой Гамлет! Офелия, нимфа и фея фаты
Осталась офортом на желтой странице газеты.
Полонский с Лаэртским опять выступая «на ты»,
Готовят к дуэли идей не мечи, а кастеты.

Какое там «быть» - дотянуть до зарплаты и все.
Ну, разве что летом на Кипр или к тетке в Саратов.
На кухне сидеть вечерами, читая Басе,
И спорить о ритмах звучанья кротов и каратов.

...А губы твои - не родник Иппокрены стихов,
Но теплая кожа со вкусом невызревшей сливы...
Послушай, оставь королевство, солдат, пастухов,
Езжай в Ленинград и попробуй остаться счастливым.

Меняй поезда, полустанки, соседей, купе,
Мечтай о прекрасном под шепот вокзальных сурдинок!
Но пепел опал на подол и по серой крупе
Я выведу пальцем «Ушел продолжать поединок».

Мой Гамлет, пока...

* * *

«...Кто остановится, будут звать Николаем,
Если иначе - просто проедет мимо...»

Игорь Белый

Время дождливой Чудью, собачьим лаем,
Гроздью бузинной дразнит... Ловлю на имя.
Кто остановится - будут звать Николаем,
Если иначе - просто проедет мимо.
...Частой решеткой окон пугал прохожих
Город семи окраин - моя столица.
Сколько их было - стремительных, толстокожих,
Бедных, упрямых, тех, на кого молиться
Право не грех для неопытной проходимки.
Имя свое ни за что тебе не открою!
Можешь гадать по родинкам, лапать льдинки,
Не догадаешься - стану тебе сестрою,
Верной и неревнивой, такой хорошей,
Лучше собаки, лучше любой служанки.
Славно тебя женю и уйду порошей,
Зимним распутьем, куда-нибудь в содержанки.
Думай вернее, милый, смотри на ощупь,
Пробуй меня на вкус - какова отрава.
Если узнаешь, сгинешь синицей в ощип -
Тихо зайду за плечи и стану справа
И никогда тебя уже не оставлю,
Хоть разбивайся всмятку, хоть лезь из кожи.
Все пережду - поцелуи, побои, травлю,
Буду проклятой, но и любимой тоже.
Часто ли помним, милый, чего желаем?
Пользуйся случаем, рви от Москвы до Рима!
...Кто остановится, будут звать Николаем,
Если иначе - просто проедет мимо...

Баллада о вреде социологии

«...сжимая крюк в кармане брюк...»

Б.Г.

Вареньо Дун, вагант Нирваны,
Идет по городу, шурша.
Туда, где львы и караваны,
Его протянута душа.

От густосолнечного блеска
Пейзанок мучает мигрень.
Собой закрыла занавеска
Всех тех, кому трудиться лень.

Бока авто набиты ватой,
Со стен домов стекает пот.
Вареньо Дун, ведомый Фатой,
Спешит судьбу поднять на понт -

Куда б ни шел, куда б ни лез он,
На полпути зарыт каюк,
И самопальный «Смит-и-Вессон»
Зазря храпит в кармане брюк.

Вареньо Дун смирился с данью -
Когда судьба его берет,
Он держит путь из банка в баню
И никогда - наоборот.

Он триста лет таранит тропы,
Забив на язву и лишай -
Туда, где львы и антилопы,
Его протянута душа.

Ре-патриация

«...Я вернусь. А когда я вернусь?...»

А. Галич

Я вернусь? Я вернусь. А куда возвращаться потом,
Ностальгия не мест, но событий, созвучий, союза.
Я вернусь... Где мой город? Где царский, где девичий дом?
Где парад площадей? Где червонное золото блюза?
Кто подаст на прощанье - не хлеба, а вечной любви,
Сохранит на груди фотографию в желтом конверте.
С остановки трамвая продует в ушко «се ля ви»
Серый ветер, заложник своей кочевой круговерти.
Только пыль подворотен, парадные злые замки
Да душок нищеты - не ищи адресов и знакомых.
Чьи-то дети на лысом асфальте, ломая мелки,
Расписали сюжеты от ломки, инфаркта и комы
До добра на двоих, на троих, на скольких повезет.
Вот уют, пять углов и бессмысленный поиск шестого.
Начинается сон. Сладко кружится сказочный зонт.
И манчжурит шарманка, шепча: время тронется снова.
Кто поверит? Хоть раз окунувшись в Неву,
Кто войдет в эту маслено-мутную, стылую воду,
Присягая на верность гранитному дохлому льву?
Были проводы вон. Грохотали по рельсам подводы.
Колыбели квартир, лабиринты бездонных дворов,
В Петропавловске полночь, диндон, позывные куранты.
Раз под грузом тельца развалился отеческий кров,
Блудный брат, верный брат мы с тобой наравне эмигранты.
Я вернусь! С самолета, как есть, второпях
Позабыв прикоснуться губами к сырому бетону у трапа,
В город пламенных флагов и белых посконных рубах,
Где творят корабли, и слова выбирают, как рапорт,
Точный, вечный доклад о любви...
Я - вернусь?

Баллада на счастье

Тикки Шельен

Фрисосоя Херблюм и Кондратий Катетер
Поженились вчера в ресторане «Дельфин»
Их свидетели были старуха и сеттер,
А венчал молодых одноногий раввин.

За счастливый союз гости били бокалы,
За счастливый развод самовары вина
Выпивали, пока Фрисосоя икала,
А смущенный Кондратий жевал каплуна.

Ждал их брачный чердак над каморкой портного
И насущный сухарь, неподзубный коню.
Местечковый амур - им не нужно иного,
Чем на плоскость доски расстелить простыню.

И от счастья они полетели наверно
В сладкий миг, над над холмами горбов бытия,
Над костяшками крыш, над гостиницей скверной,
Над чугунной решеткой шального литья.

Если жаждет рука пулеметной гашетки,
По проспектам и паркам ты бродишь, угрюм -
Погляди, как на облачной белой кушетке
Обнимает супруг Фрисосою Херблюм.

Поэма Иерусалима

Страну на союз и предлог не деля,
Полжизни пропью за пургу миндаля,
За шорох в туманном проеме
Ореховых фантиков. Кроме
Таких же как мы, обособленных сов,
Кто сможет прокрасться по стрелке часов,
В полдня с февраля до июля,
Метель лепестков карауля?
Слепительный дым сигареты задув,
Попробуй, как пахнет истоптанный туф.
В нетронутой копоти свода
Смешались дыхание меда
И крови коричневый злой запашок
И масел святой разноцветный пушок
И скука нечищеной плоти...
Выходишь на автопилоте
По Виа... короче по крестной тропе,
Туда, где положено оторопеть
У нового храма - остова,
Где брошено тело христово
(на деле обветренный купол камней,
овал колокольни и звезды над ней
внутри полутень и глаза и
все свечи дрожат, замерзая
в подвальном сырье вековой суеты
снаружи торгуют землей и кресты
за четверть цены предлагают)
Пока аппараты моргают,
Фиксируя, можно по чьим-то следам
Спуститься туда, где обрушился храм
И стены глядят недобито,
Мечтая о сыне Давида,
Который возьмет мастерок... А пока
Бумажки желаний пихают в бока,
Чужие надежды и цели
За день забивают все щели.
Ночами арабы сгребают в гурты
Кусочки молитвы, обрывки беды
И жгут, отпуская далече
Слова и сословия речи.
В любом переплете до неба рукой
Подать лучше с крыши - не с той, так с другой.
Под тенью небесного свода
Вино превращается в воду,
Как только захочешь слегка подшофе
Промерить бульвар от кафе до кафе.
На запах кунжутовых булок
Заходишь в любой переулок.
Хозяин пекарни, худой армянин
Положит в пакет полкило именин,
Щепоть рождества и до кучи
Поллитра душистой, тягучей
Ночной тишины на жасминном листе
Немного отпить - все равно, что взлететь
В сиянии звездных шандалов
Над крышами старых кварталов.
В такую весеннюю круговороть
Мне хочется душу по шву распороть
И вывернуть - вдруг передурим
Петра с Азраилом под Пурим.
Медовой корицей хрустит гоменташ,
Шуткуется «Что ты сегодня отдашь,
За то, чтоб Аман, подыхая,
Не проклял в сердцах Мордехая?»
Хоть пряник и лаком, но жить не о ком.
Холмы за закатом текут молоком,
Туман оседает на лицах
Единственно верной столицы,
Сочится по стенам, по стеклам авто,
Под черными полами душных пальто,
Струится вдоль спинок и сумок.
Такими ночами безумно
Бродить в закоулках пока одинок -
То тренькнет за домом трамвайный звонок,
То сонные двери минуя,
С Кинг Дэвид свернешь на Сенную.
У моря погода капризна и вот
Унылый поток ностальгических вод
Смывает загар и румянец.
Пора в Иностран, иностранец -
За черной рекою, за черной межой
Ты станешь для всех равнозначно чужой,
Пока же придется покорно
В асфальте отбрасывать корни.
Ведь сколько ни ходишь, за пятым углом
То Витебск, то Питер, то Ir hа Shalom,
Короче участок планеты,
Где нас по случайности нету.
Такая вот, брат, роковая петля -
Полжизни продав за пургу миндаля,
Вторую ее половину
Хромаешь от Новых до Львиных
Бессменных ворот, обходя суету,
Собой полируя истоптанный туф.
На улицах этих веками
Стираются люди о камни.

с маленькой буквы

Венди

мне снился сон - моя весна стучится клювом в скорлупу
сырого льда у самых ног прохожих явно не туда
как пахнет квелая капель, как жадно ахает кобель,
имея кость в одном глазу и суку явную в другом
попарно школьники спешат занять места в трамвае - он
уедет в парк-аттракцион, где ничего не задают,
ржавеет чья-то пятьрублей у переходного ларька,
сосутся барышни в углу под неизменный Нотр Дам,
виляя задом ходит я - тугая юбка до колен
а выше - солнце и свистят от обалдения менты,
встают сосульки а потом все хором лязгаются с крыш
и наступает парадиз а также полный декаданс,
«весна весна» орут коты, «весна» колотится в стекло
ополоумевшая моль, доев последнее манто,
хмельное небо с высоты предосудительно кряхтя,
снимает белые штаны и тихо писает на всех,
кто ждет весны с открытым ртом, а я стоит, поджавши зонт,
сравнимый с пятым колесом кареты принца дореми,
весна течет в носки и вот я просыпаюсь... Хэппиэнд.

Снебападение

Я - дворник, поскольку стою во дворе,
В асфальтово-серой сырой конуре,
На знамени шавка, в ладони метла,
Небесная крыша для взгляда мала,
И все, что бывает, под шорох «проснись»,
Сквозь звездные щели ссыпается вниз:
Вчеравтрашний снег, послезавтрашний пух
Перин, из которых мы вышибем дух,
Пыльца штукатурки, шнурки от сапог,
Сушеное слово, которое бог,
Холодные искры от слова «согрей»,
Страницы из книжек и календарей,
Каких-то никчемных часов чешуя,
Минута любви совершенно ничья,
Окурки фантазий на лестничных кле...
Ладоневый оттиск в оконном стекле,
Резоны собраться, начать и дружить,
Измятый билет на вокзал ностальжи.
Я дворник, поэтому мусор дворю,
Сгребаю осыпки и вместе горю,
Но в час, когда мусор со мною горит,
Чудесная птица над небом парит,
В засыпанной, сонной, соленой Москве
За дымом она поднимается... Вверх.

Майн таере

Дедушке Хаиму Батхану

Как было б славно - в тоске овечьей смиренновзорой
Стоять с мальчишкой едва усатым под балдахином
И слушать робко, как старый ребе благословляет
Постель и крышу и путь совместный и плод во чреве...
Ходить пузатой, задрав носишко до синагоги,
Мурлыкать баю, мой сладкий мальчик, все будет баю,
Сновать до рынка за белой курой, стирать на речке,
Мечтать о боге, вертя рубашку в огрублых пальцах,
В канун субботы зажечь с молитвой сухие свечи,
Рыдать о чуде над смертным жаром у изголовья,
Рожать по новой, не слушать мужа, что Палестина -
Растет наш Идл, ему на Пасху уже тринадцать,
Пора невесту искать, а в доме ни коз ни денег...
Что будет дальше? Гешефт для бедных, погром, холера,
Тугая старость, в подоле зерна, в постелях внуки.
Играет скрипка, танцует память на мокрой крыше,
Кружится вальсом сестер и братьев народа штетл.
Твой дядя Нойах давно отправил ковчег завета
По сонным водам куда подальше... Шалом, приплыли.
На черта в печке, ни богу свечки, ни теплой халы,
Ни уголечка под новым домом, ни «комец-алеф».
Для новых юде Ерушалаим, для старых - кадиш
На ленинградском сыром кладбище обезлюделом.
Но где-то рядом на грани слуха играет скрипка
Узор вальсовый, три такта сердца. Как было б славно...

Баллада про транспортное кольцо

Посвящается некоей zsh

...Нависала сталактитом неприятная подмышка
В сером плащике болонья, вся дождливо-удрученна,
Шел трамвай десятый номер, не скажу куда, а следом
Шел троллейбус, где сидела в окруженьи кривоногих
И бестрепетно зачатых, не умытых, но умятых
В образ квазисоциалов, в общем ехала девица.
Говорили, как придется, а молчали - королева
Крыши дома номер восемь и окрестных кондоминов.
Кто еще умел до неба дотянуться левой пяткой,
Языком ловить снежинки невесомые в сочельник,
Плакать долгими ночами так, что в городе напротив
Отрубалось все на свете, кроме серверов и мяса?!
В общем ехала, троллейбус сонным взором осеняя,
(не надейтесь принцам нынче на троллейбусах не катит).
 Рядом думали о смерти и стреляли рупь на пиво,
Целовались, протирая позапрошлое сиденье,
Наблюдали, наблудили, напрудили, на пруду ли,
Дули дулам, гули-гули, до Гулага ветры дули,
В теснотесто тили-тили те ли люди разбудили?
Королева, нам ли плакать о придуманном фрегате,
Колотя в клавиатуру одиноковые пальцы?
Никого на этом свете не захватят наши сети,
А оттуда - ты же знаешь - только шорохи и стуки
Да плацкартные билеты на трамвай десятый номер.
Время спать и время сыпать, время сесть и ехать следом,
Освещая остановки, обещая - не вернуться,
Ощущая каждой шкурой, как ты дышишь, как ты дремлешь,
За секунду до проснуться перепробовав губами
Имя, имя, имя... Имя? Я давно его забыла
Под подушкой в старом доме - с Ленинградского вокзала
Ты туда доедешь, если пожелаешь, королева.
...Не забудь прислать с нарочным пару медных на дорогу...

Баллада о не будет

Ум за разум зашел и дразнится.
Был ли, не был - какая разн… Продолжение »