…ица.
Мне уже никогда не снится,
Как, играя кнутом, возница,
Важно правит тропинкой робкой.
Стаи яблок висят над тропкой.
Выше звезды, наморщив лобики,
Смотрят в землю. Да, здесь не тропики.
Но орехи, ежи и паданцы,
Танцы-шманцы на фоне пятницы,
Даже можно в обход традиций
Прыгать в море с обрыва птицей.
Стремный парус на горизонте.
Чей-то профиль и чей-то зонтик.
Спорят мальчик в фуражке с кантиком
И малышка - губешки бантиком...
Коктебель, колыбель, балагула -
Если б помнила - днями плакала.
Но не была.

Баллада о будет

А зима будет долгой, приятель.
Посреди белокаменных льдин
И бетонных боков предприятий
Ты уснешь совершенно один.
Будет тачка по стекла в сугробе
И собака по сердце в снегу.
Леди Норд холода поторопит
И умчится, смеясь на бегу,
По волнам зарассветного смога
На далекий немыслимый юг.
Ходатаи бульваров не смогут
Спрятать снег от ботинок и брюк.
Будет белое таять на шубах,
Обшлагах, отворотах, полях.
Будут стекла седыми от шума.
Будут куры в рогожных кулях.
Письма с юга доставит на запад
Вестовой в серой шапке с гербом.
Будет свечный и пряничный запах
И весна в узелке голубом
Под подушкой дитя. Но вначале
Разорвав на груди айлавью,
Пробивая засовы плечами,
Ты войдешь на собрание вьюг,
Разглядишь сквозь оконную призму
Их сухие слепые тела
И поймешь, что отныне и присно
На земле не осталось тепла.
Вот тогда без идей и петиций
На ступенях от Эр в январе
Мы сгорим, как почетные птицы,
Словно газ в голубом фонаре.
Будет шарик качаться от ветра.
Будет мальчик бежать за лисой.
И опять не заметив ответа,
Кто-ни-будь повернет колесо.

Авемария

«...Во-первых они были вместе, второе
И главное было, что их было трое...»

И. Бродский

Родила легко, у холма, на глазах луны.
Муж помог и принял, даром, что не пастух.
Улеглась на сене, подобно скотам земным,
И кормила. Клевала носом под хруст и стук.

До заката мужчины строили шалаши,
Распевали гортанно во славу исхода из.
Ей казался младенец, припрятанный в камыши
И за ради плача оставленный парадиз.

...Понимаешь, Боже, рай - он когда болит,
А потом проходит и делается легко...
Ели сено волы и мулы. Ручьем текли,
Уходили в землю крови и молоко.

Пахло теплой глиной. Ласкал чело
Лоскуток хамсина. Была среда.
Все огни закончились, но звезда
В облаках над крышей вилась пчелой.

Постучались трое, что за ночь прошли песок,
Отворили дверцу, благо, не заперта.
Увидали сына и женщину и сосок,
Что улиткой сонной выскользнул изо рта.

Пасторалька

Элизабет Бахман стирала кальсоны
В сиреневой речке по имени О,
Ворочалась речка сварливо и сонно,
Мычала овечка, а так ничего.

Шел важный сеньор по окраине луга,
Шел важный сеньор на кого-то войной.
- Элизабет Бахман, полюбим друг друга!
Элизабет Бахман, поедем со мной!

Она отвечала, зардевшись, как роза,
От выпуклой попы до самых ушей:
- Кто в милые грядки подсыплет навоза?
Кто будет лелеять овечку и вшей?

Проехал солдат на брюхатой кобыле,
Под солнцем сверкает доспех вороной.
- Элизабет Бахман, где раньше мы были?
Элизабет Бахман, поедем со мной.

Она отвечала: - Ах, жалко мне что ли -
Не век же девицей торчать на лугу!
Тебя бы, красавчик, я съела без соли,
Но порох и пули терпеть не могу.

Подкрался цыган, ущипнул ее сзади
И бросился в ноги с усмешкой шальной:
- Ты будешь ходить в семицветном наряде,
Элизабет Бахман, поедем со мной!

Гордячка ему отвечать не хотела.
Вспылил кавалер, закусив удила.
Бачок для белья на цыгана надела,
Вальком для белья с луга вон прогнала.

Элизабет Бахман - ни кожи ни рожи,
Но все же выходит на дождик и зной
К реке одиноко - вдруг скажет прохожий:
- Элизабет Бахман, поедем со мной!

Баллада о собачьих бегах

Ночь прячет все звезды в карманы пальто.
Сегодня не время садиться в авто
И мчаться в огни ресторана...
Они просыпаются рано -
Сто гончих, что ловят бродяг и бомжей,
Хозяев подъездов и серых мышей,
Съедают от молний до пальцев
Трамвайных худых опоздальцев.
И если промчится, сверкая, авто
По улице черной и вычурной, то
Хвостами в полете свистая,
По следу отправится стая.
Водитель, водитель, смотри в зеркала.
Ты видишь, ты видишь, как туча легла.
Собаки несутся волною,
Асфальт орошая слюною.
Пустые проспекты, сухие огни.
Кто выглянет в окна, господь сохрани?
В квартирах лежат человеки,
Зажмурив трусливые веки.
Водитель, водитель, кидайся с моста!
Летучая смерть весела и проста.
Уж лучше объятия льдины,
Чем пасть петербургской скотины.
Колеса скрипят в семиснежной пыли.
Скорее, скорее, мосты развели.
А в воздухе копоть и псина,
И плачущий запах бензина.
Прощай же, обитель дворцов и лачуг,
Газует водитель и с воплем «лечу»
Пчелой неуклюже свинцовой
Парит в небесах за Дворцовой.
Прощай же, мы встретимся в Летнем саду!
А злые собаки на мутном на льду
Скулят в безответную крышу
И лапы холодные лижут.
Прощайте и вы, укрощенье очей,
До новых дурных високосных ночей
В тени продуктовых палаток,
Где выпил по сто и порядок.
Мои амулеты, мои покрова,
Входные билеты на лето - Москва.
И в книжном прокуренном прахе
Лежат петербургские страхи.
Игрой поцелуев, пиров и ключей
Гремят фейерверки столичных ночей.

...Мы спим только днем, не желая
Впотьмах просыпаться от лая...

Баллада Сен-Жан-Де-Акр

Отзвенели базинеты, переплавили мортиры,
Тихо вымерли на полках Достоевский и Бальзак.
В шевальятнике бездомной однокомнатной квартиры
Предпоследний крестоносец собирает свой рюкзак.
На окраине востока, под осадой апельсинов
Пестрых шапочек и четок, свежепойманных тунцов,
Не удержится на стенах дядя Шимон Палестинов,
Отшумит Сен-Жан-Де-Акр и падет в конце концов.
И тогда наступит полночь, а утра уже не светит.
Девять всадников промчатся по проспектам и шоссе.
И спасутся только двое на обкуренном корвете
Что ловили Атлантиду по волнам, не там, где все.
Новый мир они построят, ролевой и непопсовый,
Заведут свою Тортугу, Гималаи и Сион.
Легче сна доспех джиновый, меч гудит струной басовой,
Предпоследний крестоносец занимает бастион.
Под огнями и камнями день и ночь стоит на страже,
Ясноглаз и непреклонен, никогда не подшофе.
Судным днем его утешит и впотьмах обнимет даже
Пожилая Дульцинея из соседнего кафе.
Ночь качает у причала рыболовные корыта,
Ветхий парус ловит ветер, сон идет неодолим.
...Короли и орифламмы, белый камень бьют копыта,
Кто мечтает Гроб Господень, тот возьмет Ерусалим...
Перед богом все убоги, перед смертью все едины.
Может завтра сядем рядом, в небесах или в аду...
Помяните добрым словом паладина Палестины,
Крестоносца Иванова, предпоследнего в ряду.

Баллада о секретарше

С абортом с Арбата, с работы до лета,
Отпадно одета, почти что сыта,
В размазанных грезах плывет Виолетта,
Парфюм пролетает за ней, как фата.
Топочет толпа в супермаркетобойне
Стотонны банан, отбивных и О-Би,
Нотации кодов на кассовом койне,
Пришел, загрузил, заплатил и убит.
Дрожит как желе обезжиренный йогурт,
Возвышенный ужин для дам дефиле.
Диета ее угодила б и йогу,
Но стрелка от счастья всегда на нуле.
Жалеют собаку, жалеют старуху,
Жалеют калеку, жалеют дитя.
Она - двадцать пять. А хватило бы духу
Полжизни пройти, ничего не хотя,
Так стыдно и жадно - не места в постели,
Не титула «леди», не штампа «жена»,
Так больно, как вы никогда не хотели
Врубиться, что значит жива и нужна?
Для кленов июль золотит эполеты,
С поребрика каплет асфальтовый сок,
По вектору ветра плывет Виолетта,
Шеренга шагов, с каблука на носок.
Когда-нибудь будет надежда и слава
И полный успех и салон «Травести».
Она не забудет ни слева ни справа
И всем до последних друзей - отомстит.
А после - свисая, жирея, старея -
По памяти прочерк, на сердце дыра,
Отыщет вдовца и пойдет за еврея
И сдохнет, не зная ни зла ни добра.
Об этом молчат секретарши и клерки
Предчувствуя шкурой тотальный пиздец.
...Мы ходим и смотрим в окошки и дверки.
И носим в руках половинки сердец...

Февралиды

...Никуда не укрыться от снежной слюды.
По февральски назойливо, блестко
Начинаются ночи. И контур звезды
Процарапан в небесной известке.
Из вестей - ни письма. И о чем говорить -
Даже тени вещей исхудали.
От поста пустовать. Разве щей наварить?..
Быль - блины, золотые медали.
Свежий воздух пьянит, как глоток молока.
С полусонных и темных окраин
По февральски легко подступает тоска.
Каждый сам нераскаянный Каин,
Одинокий Адам в персональном аду,
Пан Тантал в чечевичной похлебке.
Виноватые водят грехи в поводу,
Ожидая божественной трепки.
Под холодной рукой ни рубля, ни руля,
Оробев поделиться ночлегом,
Мы утонем в бездонных глазах февраля
И уснем, как монеты под снегом...
Ярким утром от света заломит виски,
Зачернеют проспекты и парки,
И кусочки сушеной февральской тоски
Запасут по кладовкам кухарки.
Разбежится играть до весны ребятня
И на дальней из мокрых дорожек
В клочьях снега случайно найдут от меня
Бедный, медный, разменянный грошик.

Баллада Эллады

Одиссей в Одессе провел неделю.
Семь кругов платанов, притонов, трюмов.
Рыбаки и шлюхи, дивясь, глядели
Как он ел руками, не пил из рюмок,
Золотой катал по столу угрюмо,
На цветастых женщин свистел с прищура
И любая Розочка или Фрума
Понимала враз, что халда и дура.
Рыбаки хотели затеять бучу,
Но Язон Везунчик сказал ребятам:
«Он кидает ножик, как буря - тучу.
В этой драке лучше остаться рядом».
Одиссей допил свой портвейн и вышел.
Мостовая кладка скребла мозоли.
Вслед за ним тянулся до самой крыши
Резкий запах весел, овец и соли.
...Не по-детски Одесса мутила воду.
Он базарил с псами вокруг Привоза,
Обошел сто лавок шитья «под моду»
И казались рыжи любые косы,
Остальное - серое, неживое.
Как твердил напев скрипача Арона:
«Уходить грешно, возвращаться - вдвое».
По пути из Трои - ни пня, ни трона.
Одиссей дремал на клопастых нарах,
Покупал на ужин печенку с хреном,
Заводил друзей на блатных бульварах,
Отдыхал, и лень отдавала тленом.
...«Пенелопа Малкес, белье и пряжа».
Завитушки слов, а внутри витрины
Покрывало: море, кусочек пляжа,
Козопас и пес, за спиной руины,
А по краю ткани волнами Понта
Синий шелк на белом ведет узорик.
И хозяйка, лоб промокнув от пота,
Улыбнулась - возраст. Уже за сорок.
У прилавка тяжко, а как иначе?
Сын-студент. В столице. На пятом курсе.
Хорошо б купить уголок для дачи:
Молоко, крыжовник, коза и гуси.
...До утра рыдала на вдовьей койке,
Осыпались слезы с увядшей кожи.
Кабы волос рыжий да говор - койне,
Как бы были с мужем они похожи!
Будто мало греков маслиновзорых
Проходило мимо закрытых окон...
Одиссей очнулся на куче сора
Лишь луна блестела циклопьим оком,
Да хрустели стыдно кусты сирени,
Да шумели волны о дальних странах...
Сорок зим домой, разгоняя тени,
Провожая в отпуск друзей незваных,
Памяти пути, покорясь, как птица,
Кочевые тропы по небу торя,
Чтоб однажды выпало возвратиться
В россыпь островов у родного моря.
Асфодель асфальта, усталость, стылость,
Узкоплечий гонор оконных впадин,
И вода на сохлых ресницах - милость
Дождевых невидимых виноградин.
И глядишь, как чайка, с пролета в реку,
Понимая ясно - не примут волны.
И зачем такая Итака греку?
Как ты был никто, так и прибыл вольный.
Чужаки обжили живьем жилище.
У былой любви телеса старухи.
За погост Уллиса расскажет нищий,
Молодым вином освежая слухи.
Рыжина проступит в белесых прядях -
Город, как жена, не простил измены.
Остается плюнуть и плыть, не глядя,
За края обкатанной Ойкумены.
...Завтра день светлее и небо выше,
Завтра корка хлеба прочней и горче.
Обходя сюжеты гомерьей вирши,
Парус над волной направляет кормчий.
И не знаю - будет ему удача,
Или сгинет в черных очах пучины -
Поперек судьбы и никак иначе
Выбирают имя и путь мужчины.

Путями птиц

Неизбежное счастье мое...
Занимайте места у причала
Злая осень письмо настучала
Мол, пора, оставляйте жилье.
Запирайте собак и замки,
Убирайте стихи и квартиры.
Не сезон отвечать на звонки
И латать полевые мундиры.

Курам на смех недальний курорт.
Се ля ви, водевильная вьюга.
Обаяние сладкого юга
Винным вкусом наполнило рот.
Если ночи туги и густы,
Сад пестрит, как наряд Коломбины -
Время бросить места и мосты
И ловить горький запах чужбины...

Пароходик наводит волну,
Над водой поднимается пена.
Постоянство сплошная измена.
Я сегодня судьбу обману.
Оставанье - плохая работа,
Лотерейный дешевый мильон,
Правота пулевого полета.
Неизбежное счастье мое.

От третьего лица

В коллекцию коктебелек
Ложится напев старинный.
Вот вы все твердите «берег»,
А я говорю «марина».

Вот вы все хотите глади,
Плодовой, упругой плоти,
А я выбираю платье,
Раскрытое в повороте.

Есть правда нутра и тлена,
Крутая тропа традиций,
А я выбираю пену,
В которой хочу родиться.

Движенье воды - на скалы.
Удары валов - о весла.
Да будут закаты алы!
Да будут прекрасны весны!

Лети, моя баркентина,
За жаркой рукой муссона,
За нордом к полярным льдинам,
Отважно, легко, бессонно...

Я черту скажу, не струшу,
Куски парусов спуская:
«А ну, не замайте душу -
Морская она, морская!»

И будут метаться птицы
Над сушей больной и бренной,
Когда перестану длиться,
А имя растает пеной.

Так право земли наруша,
Огнем застывает глина.
Шуршите губами «суша»,
А я промолчу «марина».

Баллада 14 декабря

Зима случилась, господа, такое дело.
Труба сыграла первый снег, толпа редела.
Блестели хмурые штыки, играли кони,
Зима сидела вопреки всему на троне.
Стояли мальчики, юнцы, князья лицея.
Летали птицами гонцы от цели к цели.
Надежда билась на снегу и умирала.
Смотрели пристально отцы и генералы,
Смотрели в мутные зрачки дворцовых окон,
Как собираются войска в тяжелый кокон,
Как царь ведет свои полки, высок и бледен,
Как вянут красные цветки на пестром пледе.
...Сколь были искренни мечты, отважны речи...
Толпу подняло на дыбы плевком картечи.
Каре распалось. Каждый сам. Не сном единым -
До Петроградской пять минут пешком по льдинам.
Остались конские следы, штыки и трупы.
В морозном воздухе светло звенели трубы.
Рыдали женщины. Их слез надолго хватит.
Эпоха вымыслов и грез в холодной вате
Осталась елочной звездой на память детям.
Сказали небо не коптить, вот мы и светим.
Таким вот искренним юнцам немного надо -
Успеть бы выбраться и стать у стен Сената,
В парадной форме, как один, под знаменами,
И ждать - кто выйдет из толпы и станет с нами.

Ксенофилия

Ксения - сердцем сильная.
Странница чужедальняя.
Гордость твоя фамильная,
Горечь твоя миндальная.
К осени распогодится -
Вот тебе, мать, и Троица.
Небо с землей разводится -
Море дождем умоется.
А на кладбище - рубище
И нищета лежалая.
Люди идут за будущим,
Нынешний день не жалуя.
Платье мое вчерашнее,
Память моя забытая.
Светлое или страшное
Мимо несут - завидую.
Белое, небеленое,
Боль, белена, былина ли -
Все опадет под кленами.
Не были, были, минули.
Страннице в землю венами
Корни пустить. Погостница...
Гости стоят за стенами -
Все кто простить попросится.
Вот и полна гостиница.
Странное дело, странница -
Сильный душой - поднимется.
Скорбный душой - останется.

Печать на сердце

Я по площади танцую в мокрой шляпе перья набок.
Дождь идет за мною следом, руки голые целуя.
Ноги вязнут в листопаде, на глазах дрожат монеты.
Ничего не вижу милый - ни луны, ни водопоя.
Чьи верблюды, колокольцы, у колодца на рассвете,
Для кого везут браслеты, пояса и ожерелья?
За сестру тебе пластаться десять лет, как день, любимый.
В жены словишь голубицу, а сову найдешь на ложе.
Разорвется покрывало под руками, аллилуйя.
Я земля в росе весенней - на, паши меня, как хочешь.
Будешь утром плакать, милый, у сосцов моих тяжелых.
Молоком и горьким потом, потрохами пахнет похоть.
Прокляни меня, попробуй! Прогони меня, порадуй!
Я булыжником на шее буду век твоей обузой.
Пусть сестра в шелка рядится, серебрит ремни сандалий -
За гранатовые зерна ночь куплю - и сын родится.
Беспокойная беседа. Звонкий хохот рыжей Лиссы.
Дождь идет войной на город, размывает мостовые.
Я танцую на Дворцовой, мню себя страницей книги,
И кленовый лист заложен на строфе напротив сердца.
Прочитай меня, любимый, прочитай и я останусь...

Тоска по Одиссею

У греческих царей особенная стать.
Огонь очей, мечей, ночей а дальше... опа.
Где парус над волной? С горы рукой подать!
Какая из меня, простите, Пенелопа?
Поить его друзей, платить его долги,
Чертить его лицо на дне немытой миски,
Тиранить моряков за грецкие полки,
Искать его строку в обширной переписке?
Гори оно огнем! Я буду жить как все -
Хлеба, стада, сады и полная корзина,
Седые волоски выдергивать в косе,
Рожать еще детей взамен чужого сына.
Он тоже, как и ты, отправится в поход
С компанией юнцов, безотчих эпигонов.
Подай ему скалу, проход меж бурных вод,
Чудовищных быков, красавиц и драконов.
Который день подряд гуляют женихи.
Потешные бои, веселые пирушки...
Изгнанника никто приветят пастухи
И звякнет молоко о дно щербатой кружки.
Угрюмый свинопас проводит до дворца
И ты войдешь, как гость, под каменные своды.
Попробуй прочитать по линиям лица,
Что я тебя, мой царь, ждала все эти годы.

Круги своя

«Этак тушью французской по веку мазнуть...»

Т. Милова

...Так по Сеньке ли маска, мосье московит?
Кинешь клич - не получишь ключа.
Даже если семь шкур ободрать до любви -
Только шепотом можно кричать.

Слишком шумно вокруг. Не допел, так допей.
Слишком поздно для искренних ран.
Если вдруг потерял ощущенье цепей -
Заплати и покинь ресторан.

Волчью шкуру на плечи набросит портье.
Сучий век не берет чаевых.
Изумительный выбор - пройтись по статье,
Подписать - и остаться в живых.

Не доносчик, не вор, не палач, наконец -
Никуда не вцепиться вине!
В золотые монеты подмешан свинец.
Иностранность - стоять в стороне.

В тыщеглавой столице, в торговом ряду,
Я поставлю большую кровать.
И - седой, краснолицей, у всех на виду, -
Буду только собой торговать.

Подходи, раскупай, не спросясь о цене!
Раз вокруг золотая пора,
За последнее слово достаточно мне
Девять грамм твоего серебра.

И в подвале, на стенке неловким мелком,
На открытке со дна сундука,
Под казенной подушкой, под сердцем, тайком
Хоть одна отлежится строка.

И не деньги на счет, не покой, не почет
Для того, кто меня сохранил -
Только злая любовь, что течет и течет,
Пальцы пачкая вместо чернил.

08.05

Перелетная правда

Я - птица. У черной холодной воды
В песке оставляю сухие следы.
Бесстрашным крылом разгоняю волну
И в ветре купаюсь и в ветре тону.
Под пальцами перьев мои небеса
Прогнулись, как двери, ведущие за.
Все просто - открой, выбирай и лети -
Для птицы доступны любые пути.
Угрюмые скалы, что держат прибой,
Пожар небывалой звезды над тобой,
Покои зеленой безлюдной земли,
Закат, закаленный в пустынной пыли,
Ослепшее солнце в глазницах окон...
Я - птица. Я вечно лечу на огонь.
Скажи, серый брат, у чьего маяка
Осыплются перья мои? А пока
Крылатое я возвращает сюда
Закон, что превыше любого суда.
Куда бы ветрами нас не занесло,
Каким бы ударом не сбили крыло,
Из каменных клеток и смертных оград
Все птицы всегда прилетают назад.
В безместье на грани земли и воды -
По серому пляжу рассыпать следы.

Ночная песенка для принца

Тает картонный замок в руках рабочих,
Вянут огни, знамена спадают ниц.
Кто тебе скажет: Гамлет, спокойной ночи.
Кто улыбнется: доброе утро, принц.
Дания дней и ночное ее подобье -
Две стороны шекспирова ремесла.
Славно выходит - днем мастерить надгробье,
Чтобы под ним избегнуть ночного зла.
Предощущенье - каждый второй предатель.
Верную птицу рад бы принять на грудь.
Сколько их пестрых выпустил в мир создатель?
С белой под сердцем не умереть - уснуть.
Тронная зала, звери в овечьих шкурах.
Нежное сердце навеки замкнет броня.
Пару волков моих - серых и вечно хмурых
Завтра убьют на празднике в честь меня.
Даром дубы сплетают сухие кроны.
Милая мать, поймите, моя тоска
Не оттого, что мне не добыть короны,
А оттого, что вышли за дурака...
Флейта играет тише, волна короче.
Правда для принца нищих всегда одна.
Песня для принца - счастье спокойной ночи
Да на подушке локоны цвета льна.

Мертвая петля

Мой город пристально нем. Его холодные пальцы
Скользят по коже. Ладонь уже сдавила гортань.
Сто тысяч звуков стучат свои бессвязные танцы.
И каждый запах - огонь. И каждый выход - за грань.
Пересекаю поток. Звеню водой по фарфору.
И выдыхая "тик-так" я получаю "ты кто"
Четыре шага часов оставят времени фору.
С горящей крыши слетит сосулька сладкого до.
А после будет зима. Ни дня ни неба ни даже
Пылинки в желтом луче - одна сплошная стезя.
Привет асфальтовый мир, бутылка водки на пляже!
Я так старалась как все, но по другому нельзя.
Я чую, будто лечу дурацкой чайкой на скалы,
И знаю, что упаду, как головою к плечу.
Мои святые пути, мои прозрачные дни, мои пустые вокзалы.
Я выбегаю на лед, я поджигаю билет, я за него заплачу.
Проснусь озябшим зерном в железном брюхе вагона
И по весне прорасту сквозь клетку рельсов и шпал.
Эй, посмотри мне в глаза! Смелей, старуха Горгона!
Я научилась летать. Я снова выйду в пике. Куда бы ты ни упал.

Баллада о зове

Небо белое надо льдом
В камышах потеряшка утка
Чистит перья. И нотой "до"
Заунывно играет дудка.

Полынья. По воде круги.
Ни следа на зеркальной глади.
Вышло время раздать долги
И дорогу по звуку ладить.

Спит в подвалах мое зерно.
Даже псы прекратили травлю.
Город Гаммельн, ты был давно.
Я сегодня тебя оставлю.

Стал важнее крысиных слов
Снег с обочин - сырой и грязный.
Отпусти меня, Крысолов -
Я по сердце в потоке вязну.

Дудка дразнит: на полупути
Шкуру скинешь - получишь перья,
Станешь птицей. Тогда - лети!
Дудка манит - и я ей верю.

И шагаю вперед отвес-
Но таков неуемный норов -
На приманку шальных небес
Мы порой покидаем норы.

Полынья-не-я. Далеко
День, что был без остатка прожит.
...А ходить по воде легко.
Крысы это умеют тоже.

Опоздать к Рождеству

Чем потешиться, ночь? Расписным куличом
В белоснежной январской глазури.
По пустым переулкам бродить ни о чем,
Наблюдать, как шановный мазурик
Потащил виртуозно пустой кошелек
У пьянчуги, счастливого в доску,
Как законченный год вышел тенью и лег
У столба по фонарному воску.
Этот свет, что любого состарит на век,
Одиночество первой морщины.
Потаенную грусть увядающих век
По достоинству ценят мужчины.
Электричество. Связь. Необъятный поток.
Мыслеформы двоичной системы.
Мандарины попарно ложатся в лоток,
Ночь молчит. Двери прячутся в стены.
Не укрыться в подъезде от взглядов витрин,
Не спастись от свистка постового.
Перекрыты все трассы, ведущие в Рим, -
Вдруг да выпустят бога - живого.
За душой ни души. Мостовые Москвы
Кроет ветер безбожно и люто.
...По Арбату устало плетутся волхвы
И в снегу утопают верблюды.

Баллада о холодной ночи

"Главное, мин херцн, это искренность"

В. Никритин

Кесарю - косую, суке - выспренность,
Пастырю - глухие пустыри.
Главное, мин херцн, это искренность
Наболело - так и говори.

Что брести в метель замоскворечицей,
Что войти в трамвайное тепло.
Прячешь плечи. Знаю, время лечится.
И проходит, если повезло.

Уезжай по тряской равнодушице,
Набирай по памяти звонок.
Если я отвечу - дом разрушится.
Промолчу - останусь одинок.

Что слова - бесплодные и скудные.
Посмотри на чахлое бытье.
Я пойду на улицы безлюдные,
Половлю на деньги забытье.

И вернусь, пустой и неприкаянный,
Безоружный, словно инвалид.
Знаешь, если ночь гулять окраиной,
Поутру всегда душа болит.

Баллада климата

«...Запад есть запад, Восток есть восток
И с места они не сойдут...»

Р. Киплинг

Стук полустанков: Питер, Одесса, Ревель.
Блеск саквояжьей кожи, тряпичный тюк...
Если в глазах свинцом застывает север,
Памятью моря в душу стучится юг.

Строгость и стройность, линии и границы,
Стянут стежком фрегата балтийский плат.
Лед подворотни. Булочная. Синицы.
Маленький кофе в чашке. И шоколад.
Вдоль осевых проспектов метаться птицей,
Биться о стекла, тщетно искать приют...
Голодом гордых город готов гордиться.
Любят - счастливых. Нищим - не подают.
И на морозе солью себя посеяв,
Милый, оставь надежду взойти весной.
В каждом осколок холода. Это север.
Здесь не умеют знать, что такое зной.

Как горячо ложится песок под ноги,
Как истекает соком раздавленный апельсин.
Как танцевать под солнцем - одной для многих,
Щедро и без оглядки - лишь бы хватило сил,
Как покупать на рынке вино и сливы,
Как убивать на ложе чужой жены,
Как зачинать младенцев, любить счастливых,
Как отдаваться силе морской волны.
Оттиск камней по коже - печать ночлега.
Горсточка слов на память - арык, урюк.
Здесь не умеют жить, дожидаясь снега.
Здесь умирают полностью. Это юг.

Правда вагонной двери. Откуда деться?
Чьих бесприютных примет пустой вокзал?
Северный ветер снегом стучится в сердце.
Южное солнце вычернило глаза.

* * *

Не ходи на лед, говорю тебе, упадешь.
Не смотри на небо или начнется дождь.
Да положи железо, руки не окровавь.
Явор. Ворона. Яблоко. Вот и явь.
Печь да печаль, томленая в чугуне.
Кто там живет в колодце на самом дне?
Кто до утра беснуется у ворот,
Криком клянет и душу твою и род?
Заполночь в подоконник воткну ножи -
Кто улетит - убьется... А ты лежи.
Вышью твой сон по ниточке, по кресту,
Лес и дорогу, облако и звезду,
Вещую птицу, песенку кобзаря,
Розовым шелком над станом твоим - заря...
Подле постели век бы столбом стоять.
Нож заржавелый - в сердце по рукоять!
Выкину саблю, в клочья порву мундир,
Буду любимой, чтобы не уходил.
Просто - забор поправим, посадим сад,
Выпустим в чащу стаю твоих лисят,
Станешь пастух и пахарь и молоком
Смоешь тоску постылую ни о ком...
Конь у ворот играет, дрова горят,
Сомкнутым строем сабель сверкнул отряд.
...Пуговки нет под воротом, на груди.
Не ходи на лед, прошу тебя, не ходи...

* * *

Те ли метели пути замели,
Эти ли дни нам оставил Всевышний?
Вот и добрались до края земли.
Вот и дождались цветения вишни.
Облако об руку, тень по лицу,
Улице длиться и туче - пролиться.
Снова на встречу бреду по кольцу -
Сколько колец нарастила столица?
Парус и море не мне ли? Не мне.
Пегий щенок, кобыленочек чалый...
Врет объектив. На картине Мане
Синий мазок безмятежной печали.
Белое платье. И зонтик. И шаль.
Вечность чела в деревянном багете.
Севером ветер на ветки дышал...
Вот лепестки - нерожденные дети.
Вишня ли, яблоня в нашем саду
Будет цвести, но не даст урожая?
Дверь затворю. Со ступенек сойду
В белом, как девушка. ...Снова чужая.

Баллада наперекор

Прости за все. За стылый дом,
За гордый нрав, за ложь и жалость.
Ты дал бокал воды со льдом,
А я отпить не удержалась.
Сотри приметы немоты -
Я говорю с тобой, как с богом -
На ты. Латунная латынь
Кипит во рту. Ведомый рогом
Спешит король. Его мечу
Бить напролом, не знать измены.
Я детской песенкой лечу
Сквозь крепко стиснутые стены.
Тебе вне Дании - ни дня.
А мне в твоей тюрьме - ни ночи.
Как будто - ты - любил меня...
Пророчил прочь нежней, чем прочих.
Тебе пристало забытье,
Как розы крёстные Тристану.
За обручальное питье -
Прости...
А я тебя - не стану.

Баллада листопада

Нас носит ветром, нас бьет о стекла, нас тянет в воду,
Таких прозрачных, таких осенних, бронзовокожих...
Мы были листья, а стали пятна на старом фото.
Святой сентябрь, спаси случайных твоих прохожих.
Столы асфальта накрыты щедро - бери и царствуй,
Дожди проходят своей дорогой - подставь ладони
Во тьме, казалось, что асфодели - простые астры,
Запахнет горьким, заплачет светлым, вода утонет.
Молчу ночами - а вдруг услышишь мое дыханье,
Придешь к постели, разбудишь сонных ресниц затишье,
Кареты Крыма везут рассветы. В открытой тайне
Скажу - все просто, мы были листья, мы стали выше.
Вдали от дома я кану в небо, оденусь дымом.
Мои законы - моря и реки, пути и трассы.
Таранить стекла, врезаться в воду, писать любимым:
Мы были осень, а стали листья... Кленовый, здравствуй!

Баллада поражения

...Если выпало в империи родиться,
Лучше жить в глухой провинции у моря...

И. Бродский

...Состариться в империи. Труды
Переплетать и складывать на полку,
С усмешкой предпочесть волчицу волку,
К вину порой не добавлять воды.
Прогнать рабов и жить наедине
С немым писцом и дурой-эфиопкой.
Лелеять сад, прогуливаться тропкой,
Что с каждым годом кажется длинней.
У нас в провинции такие вечера...
Немногие друзья потратят время -
Дурную кровь свинцом не вдвинут в темя
Ни кислый спор ни тяжкая жара.
Прохлада, тишь и запах резеды,
Летят цветы пленительных магнолий,
Резвится пес, томясь случайной волей,
Заводят хор цикады у воды.
Гляди на гладь отрытого пруда
Циничными, усталыми глазами.
Звезда упала. Мир как будто замер.
И снова - тишь, империя, вода.
Столица злится. Где-то будет бунт,
А где-то недород, чума и язва.
Пройдут дожди. В усадьбе станет грязно.
Потом листву опавшую сгребут .
...Вчера в камин отправил манускрипт -
Я был юнцом, когда писал о жизни -
Извилистом пути к последней тризне
Божественной... Да, кажется скрипит
Калитка - там гонец, в его суме
Заляпанный вином и жиром свиток -
В Сенате дураков, что в тоге ниток -
Империя нуждается в уме...
Я дам гонцу сестерций. Что ж, пора
Фарфоровый флакончик, в нем цикута.
И время станет медленным, как будто
Туман над лугом в первый час утра...
Сломал печать. Читаю. Пенсион
Подняли. Но слегка - за ненадежность.
Мой римский друг твердит про осторожность,
Хулит дожди, матрону и Сион.
...У эфиопки сладкие соски,
Тугое, недоверчивое лоно.
Зима к нам подступает неуклонно
И мысли, как сандалии, узки.
Я буду спать и видеть сон во сне:
Последний легион, ухмылку гунна,
Святой венок народного трибуна
И слово, предназначенное мне...

Песня унылой пряхи

Славное дело - сидеть, латать,
Долгие слезы и пыль глотать,
Если неважно выходит жить -
Надо учиться шить.

Были ли, беды ли, страх и грех
Мало ли в жизни моей прорех?
Год безнадежный, пустой и злой
Выжит моей иглой.

Разные розы растут в раю.
Заново нынче себя скрою,
Дама Изольда, но изо льна,
Будто бы не одна.

Черные думы, печаль в очах,
Стылую душу лечи, очаг.
Льдинка растает, блеснет стекло -
Станет и мне тепло.

Слушают дети - все вроде те -
Песенку чайника на плите.
Скрипка играет для нас во сне ль...
И на гвозде шинель.

Горькую долю избыв дотла,
Божьею пчелкой трудись, игла.
Шелком по шелку куда спешить?
Вышьем и будем жить.

Баллада об иноходцах
Орландо Фуриозо

О вас, кто ходит кривой дорогой,
Кто молча стонет «Люби, не трогай»,
Кто равно дорог царю и гейше,
Кто видел тени былых светлейших,
Кто ищет в пыльном кладбИще лавки
Смарагд с головки былой булавки,
Кому дороже любой невесты
Сухие ветхие палимпсесты -
Желаю счастья!
Вы так непрочны,
Вы так на звездах своих полночны,
Что никакому теплу и свету
Не перебраться за эту Лету.
«Люби, не трогай!» - а мы руками
Зерно до хлеба и глину в камень
И держим угли в ладонях - «На же -
И будет счастье - пускай, не наше,
Очаг и крепи, столы и спальни»...
Чем ход нелепей, тем взгляд кристальней,
Тем выше небо над городами,
Тем больше странных бредет следами,
Дрожит в трамваях, ладонью робкой
Скребет по стеклам «Кривой дорогой» -
На транслатинском своем транслите - 
«Нам будет больно.
А в… Продолжение »